Будаг — мой современник - Али Кара оглы Велиев

От голода не хотелось покидать пригретую постель. Но от земли шел пар, и одеяла могли отсыреть. Я нехотя поднялся и вдруг увидел отца. Он гнал перед собой нашего теленка и тяжело навьюченного осла. Глаза отца тревожно перебегали от одной группы к другой — он искал нас. Я с криком бросился ему навстречу. Горький комок подступил к горлу. Отец обнял меня, и я стоял неподвижно, вдыхая родной запах отцовской одежды.

— Сынок, сынок… — Жесткая ладонь отца поглаживала мою голову. — Где мама? Где сестры, сынок? — И, не ожидая ответа, подошел к ослу, которого привел с собой. — Разгружай осла, сынок!

— А откуда осел? — спросил я.

— Потом, потом!.. — сказал отец.

Подошла мать. Она не сказала отцу ни слова, даже не посмотрела на него. Мы принялись снимать хурджины с осла, развязали один — а в нем мука! Во втором — сыромятный кожаный мешок, наполненный солью, а сверху лежат чуреки. Мы разгрузили поклажу у нашей постели. Мать принесла воды в медной кружке, и отец умылся. Только теперь лицо матери посветлело.

Я бегом спустился в ущелье и набрал целую охапку хвороста и сухого навоза. Мать разожгла костер, а я принес с родника воду для чая.

Каким вкусным показался нам чурек, привезенный отцом, — я никак не мог насытиться.

— А девочки живы? — с тревогой спросил отец.

— Живы, живы, все живы! Да буду я твоей жертвой, дети живы и здоровы, всем удалось уйти от проклятого дашнака. Но ты за одну ночь заставил состариться меня на десять лет. Что стоило этим разбойникам пустить тебе пулю в живот?! Всю ночь слышались выстрелы… Можно ли из-за одного теленка так рисковать?! — Мать помолчала и, чтобы сгладить высказанное недовольство, перевела разговор: — Хорошо, что ты вспомнил, что мы не взяли с собой ни хлеба, ни муки. Но кто дал тебе осла? Чьи чуреки мы едим?

— Никто мне осла не дал. Все произошло как во сне. Наш теленок бежал, что было мочи, еще добрый час. Остановился у родника. Шагах в десяти, как в сказке, стоял навьюченный осел. Рядом никого не было. Стал звать хозяина — никто не отзывается. Не пропадать же ослу? Хорошо, что в хурджинах мука, а не ценности! Найдется хозяин, будет благодарен, что мы спасли осла, а сетовать, что взяли у него хлеб, не будет, я уверен.

— Да, да, ты прав! — обрадованно кивала головой мать, и глаза у нее сияли.

После чая отец, пользуясь паузой (он понимал, что передышка будет недолгой), принялся чистить ружье.

Солнце поднялось к зениту, стало тепло, мужчины потянулись один к другому, чтобы поговорить, как быть дальше. Как всегда, первыми должны были сказать свое слово аксакалы. Задача была потрудней, чем тогда, когда назначали день сева или уборки хлебов, или решали очередность свадебных торжеств у вюгарлинских молодых пар. Надо было безошибочно посоветовать людям, куда идти, где обосноваться, в каком месте закладывать камни будущей деревни…

Мнения были разные. Одни считали, что хорошо бы дойти до большого богатого села Минкенд, благо оно лежало на нашем пути, и остаться там: и вода там хорошая, и место горное, совсем как у нас. Другие считали, что село Алигули, из которого ушли жители перед нашествием дашнаков, лучше: жилье временное, правда, но есть где жить; а вернутся хозяева в свои оставленные дома, что ж, и мы двинемся в свое Вюгарлы.

Нашлись головы, которые опровергли оба предложения. Во-первых, в Минкенде земли не много, станут ли местные тесниться, чтобы отрезать нам землю, которой и у них маловато? И в Алигули идти не стоит: если там спокойно, кто помешает тамошним жителям не сегодня завтра вернуться?

Тогда возникла идея спуститься с гор в низины, поселиться где-нибудь на берегу реки. Тут же большинство запротестовало: кто из нас, горцев, привычен к жаре, которая держится на низинах с апреля по октябрь?!

Свое слово сказал и отец. Он считал, что всем надо идти к Агдаму, продать там скот, а с вырученными деньгами направиться в Баку, где каждый найдет себе работу по вкусу. Мне казалось, что предложение отца самое разумное. Но с ним никто не согласился, даже слушать не хотели.

А отец все-таки сказал что хотел:

— Каждый человек сам себе хозяин. Мое дело посоветовать. Но куда бы вы ни пошли, идите вместе. Если будем держаться друг за друга, то с нами будут считаться, к слову нашему будут прислушиваться. И все-таки зря вы не соглашаетесь идти в Баку! Это большая ошибка! Баку — лучший город на нашей земле. Там бы мы нашли и работу, и с едой бы уладилось, дети бы пошли учиться. Этот город всегда протягивал нам руку, давал приют бесприютным, кусок хлеба давал голодающему.

Мнения разделились, к окончательному решению аксакалы так и не пришли.

И по сей день я не понимаю, почему мудрым многоопытным старикам не пришла в голову самая простая мысль: повременить, переждать, пока не покинут дашнаки наши места, — не вечно же им здесь оставаться! — и возвращаться в Вюгарлы.

Так или иначе, но с этого дня то одна, то другая семья, навьючив на ослов и лошадей свой нехитрый скарб, покидали приютивший нас эйлаг. Так продолжалось и назавтра, и в последующие дни. Утром четвертого дня на кочевье оставалось всего пять семей, в это число входили и семьи моих сестер Гюльянаг, Яхши и Гюльсехэр. Отец по-прежнему настаивал на поездке в Баку; зятья, особенно Абдул и Махмуд, не смели ослушаться. Конечно, и отцу было трудно покинуть родной Зангезур, горы, где он родился и где прошла его молодость. Но он принял решение, и мы двинулись в путь, как и было намечено, — через Агдам в Баку. Даже не верилось, что мы навсегда покидаем родные края. С Чалбаирского перевала перед нами открылось село Магавыз, местоположением своим удивительно напоминавшее родное Вюгарлы: зеленый бархат холмов, купы темно-зеленых карагачей и буков, синеющие на горизонте леса. Здесь, как в окрестностях Вюгарлы, стояли шатры и кибитки кочевников, паслись отары овец, табуны лошадей и верблюдов. Ложбину, в которой укрылось село Магавыз, со всех сторон окружали отроги гор, вершины их вечно покрыты снегами. Как хорошо в жаркое летнее время жить здесь: всегда свежо и прохладно! Трудно было сознавать, что мы покидаем эти места. Я думаю, что и отец и мать думали о том же.

Желтый, выжженный склон Чалбаира, по которому мы спускались к Магавызу, казалось, не кончится. Солнце пекло яростно и беспощадно. Поклажа съезжала животным на холку, мешала им идти, ремни врезались в спины людей,